Этот случай окончательно может доконать человека. Василия Тарасовича Растопыркина - Васю Растопыркина,
      этого чистого пролетария, беспартийного черт знает с какого года -
      выкинули с трамвайной площадки.
      Больше того - мордой его трахнули об трамвайную медную полустойку. Он был ухватившись за нее двумя руками и головой и долго не отцеплялся. А его милиция и оберстрелочник стягивали.
      Стягивали его вниз по просьбе мещански настроенных пассажиров.
      Конечно, слов нет, одет был Василий Тарасович не во фраке. Ему, знаете, нету времени фраки и манжетки на грудь надевать. Он, может, в пять часов шабашит и сразу домой прет. Он, может, маляр. Он, может, действительно, как собака грязный едет. Может, краски и другие предметы ему льются на костюм во время профессии. Может, он от этого морально устает и ходить пешком ему трудно.
      И не может он, ввиду скромной зарплаты, автомобиль себе нанимать для разъездов и приездов. Ему автомобили не по карману. Ему бы на трамвае проехаться - и то хлеб. Ой, до чего дожили, до чего докатились!
      А пошабашил Василий Тарасович в пять часов. В пять часов он пошабашил, взял, конечно, на плечи стремянку и ведрышко с остатней краской и пошел себе к дому. Пошел себе к дому и думает:
      "Цельный день, думает, лазию по стремянкам и разноцветную краску на себя напущаю и не могу идтить пешком. Дай, думает, сяду на трамвай, как уставший пролетарий".
      Тут, конечно, останавливается перед ним трамвай № 6. Василий Тарасович просит, конечно, одного пассажира подержать в руке" ведрышко с остатней краской, а сам, конечно, становит на площадку стремянку.
      Конечно, слов нет, стремянка не была сплошной чистоты - не блестела. И в ведрышко - раз в нем краска - нельзя свои польты окунать. И которая дама сунула туда руку - сама, дьявол ее задави, виновата. Не суй рук в чужие предметы!
      Но это все так, с этим мы не спорим: может, Василий Тарасович, действительно верно, не по закону поступил, что со стремянкой ехал. Речь не об этом. Речь - о костюме. Нэпманы, сидящие в трамвае, решительно взбунтовались как раз именно насчет костюма.
      - То есть, говорят, не можно к нему прикоснуться, совершенно то есть отпечатки бывают.
      Василий Тарасович резонно отвечает:
      - Очень, говорит, то есть понятно, - раз масляная краска на олифе, то отпечатки завсегда случаются. Было бы, говорит, смертельно удивительно, если б без отпечатков.
      Тут, конечно, одна нэпманша из кондукторов трезвонит, конечно, во все звонки, и вагон останавливается. Останавливает вагон и хамским голосом просит сойти Василия Тарасовича. Василий Тарасович говорит:
      - Трамвай для публики или публика для трамвая - это же,
      говорит, понимать надо. А я, говорит, может, в пять часов шабашу. Может, я маляр?
      Тут, конечно, происходит печальная сцена с милицией и обер-стрелочником. И кустаря-пролетария Василия Тарасовича Расто-пыркина сымают, как сукина сына, с трамвайной площадки, мордой задевают об полустойку и выживают. Со-стремянкой уж и в вагоне проехаться нельзя! До чего докатились!
      

© М. Зощенко, 1926 г.