Организм у слесаря Гаврилыча был неважный. Была ли селезенка в неисправности или какой другой орган был с изъянцем - неизвестно. А только мучила человека жажда беспрестанно.
      Как, например, получит человек деньги, отойдет от кассы, так и шабаш. Такая настает жажда - беда. Прямо беги в первую портерную и пей дюжину. И то мало. Не залить всей жажды.
      До чего же организмы бывают у людей неудачные!
      А в субботу слесарь Гаврилыч подсчитал получку, отошел от кассы и вдруг как раз и почувствовал сильный прилив жажды.
      "Выпить надоть, - подумал слесарь. - Главное, что тискаются, черти, у кассе, пихаются... Жажду только вызывают, дьяволы".
      Положил слесарь деньги в карман. Вышел за ворота. Посмотрел по сторонам с осторожностью. Так и есть. У ворот собственной своей персоной стояла супруга Гаврилыча, драгоценная Марья Максимовна.
      Марья Максимовна стояла в толпе женщин и, поминутно оглядываясь на ворота, говорила:
      - Главное, милые мои, за ворота-то нас не пущают. За воротами-то, милые мои, способней. Тут, например, густо попрет мужчина и не увидишь, который какой супруг с деньгами-то...
      - Верно, Максимовна, - подтверждали в толпе. - Верно!
      - Конечно, верно, - говорила Марья Максимовна. - А только, бабоньки, деньги-то у супругов враз отымать ни к чему. Злеют супруги от этого... А контроль наблюдать надо бы. Супруг, например, в портерную - и ты в портерную. Супруг биллиарды гонять - и ты не то что гонять, но стой, не допущай зарываться...
      Слесарь Гаврилыч сделал равнодушное лицо и осторожно пошел вперед, стараясь пройти незамеченным.
      - Вон он твой-то, павлин! - закричали в толпе. Марья Максимовна всплеснула руками и ринулась за супругом.
      - Прикатилась? - спросил слесарь.
      - Прикатилась, Иван Гаврилыч, - сказала супруга. И вдруг почувствовала, что ее распирает сильная злоба.
      Хорошо было бы, конечно, тут же сцепиться и отчехвостить при всех Гаврилыча. Ах, дескать, ирод, окаянная твоя сила! Такие-то поступки! Так-то ты растого, разэтого, тово...
      Но Марья Максимовна сдержалась и сказала приветливо:
      - А идите сюда, Иван Гаврилыч. Мы не препятствуем. А только мы от вас сегодня ни на шаг не отстанем. Вы в портерную - мы в портерную. Вы биллиарды гонять - и мы биллиарды гонять...
      У слесаря Гаврилыча сильно чесался язык. Хорошо бы, думал Гаврилыч, стукануть сейчас по скуле Марью Максимовну. Или на худой конец отчехвостить при народе. Ах, дескать, контроли строить! Муж, может, неограниченную сдельщину делает, преет и потеет, а ты контроли наблюдать...
      Но Гаврилыч сдержался и, махнув рукой, вошел в портерную.
      Жена решительно шагнула за Гаврилычем.
      А через час спустя вышли из портерной обнявшись. Оба были сильно навеселе. Гаврилыч, надрывая свой козлетон, пел "Бывали дни веселые". Марья Максимовна ему подтягивала дрожащим голосом.
      Они шли в обнимку и, слегка покачиваясь, пели.
      
      

© М. Зощенко, 1925 г.