Заведывающая детским домом вызвала к себе няню Еремеевну и официальным тоном спросила:
- Ты, Еремеевна, какие сказки рассказываешь детям?
- А какие сказки, - сказала Еремеевна, - разные сказки. Давеча вот про медведя сказывала. Про козла еще сказка такая есть.
- Завтра праздник, - сказала заведывающая, - Октябрьская годовщина. Надо, няня, что-нибудь рассказать детям про революцию.
- Ась?
- Что-нибудь революционное, - сказала заведывающая. - ;
Что-нибудь, няня, героическое о революционном прошлом. Ну, г воспоминания, что ли...
Няня сердито высморкалась в конец праздничного передника и с обидой сказала:
- Я этого не знаю. Я, матушка Елена Семеновна, политграмо- ;
ту не сдавала. Не знаю, что к чему и почему. И может, не поймут дети, трехлетние-то...
- Поймут, - строго сказала заведывающая. - Про революцию дети поймут. Они нам смена.
Няня еще раз с обидой высморкалась в передник и ушла, бормоча:
- Ладно. Рассказать можно. Язык, он без костей. А только, мать моя, я не ответчик, ежели дети испужаются...
Вечером, собрав детвору вокруг себя, няня уселась в кресло и начала рассказывать.
- Дак вот я и говорю, детишки-ребятишки, - начала няня. - " В некотором царстве, в некотором государстве произошла эта самая революция. На сегодня она, скажем, произошла, а назавтра в некотором царстве бегит ко мне Митюшка мой. Он в Балтфлоте служит. Ладно, бегит... Беги, думаю, Христос с тобой. Беги, сынок. Надо же и нам повидаться. Ну, ладно. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Бегит, значится, мой сынок Митюшка, а под мышкой у него полбуханки хлеба.
- Ну, говорит, мамаша, радуйся. Произошла, говорит, в некотором царстве, в некотором государстве эта, значится, революция.
- Слава, говорю, тебе, господи Христе, боже наш. Не сухой t. ли, говорю, хлеб-то?
А в те дни, детишки-ребятишки, в этом царстве гражданам ма- ' ло-мало хлебушка выдавали. Кому, значится, четверка, кому осьмушка, а кому и полфунта синьки или пузырек уксусной эссенции.
Вот, думаю, спасибо, что Митюха заместо хлеба синьки не " принес. Неинтересно, думаю, ее кушать в такие дни.
И навалилась я, значится, на хлеб и шамаю. И гляжу - Ми-тюшке все на месте не сидится, и все он колбасится.
- Ну, говорит, прощайте, мамаша, кушайте, а мне бежать надо. Перекрестила я его, а сама все хлеб шамаю. А Митюша от креста отмахнулся и бегит.
После пошамала я - охота водички испить. Ну, скоро сказка сказывается, да не скоро дела обделываются. Пошла я на кухню, крантик верчу, а воды нетути - трубы лопнули.
Ну, думаю, спасибо, что хлеб еще есть. А то, думаю, неинтересно синьку жевать.
После, конечно, подхожу свет зажечь. Трык - открываю, а света нет.
Ну, скоро сказка сказывается, да не скоро дела обделываются. Сижу это я в потемках и хлеб шамаю. А после бегит мой Ми-тюшка с Балтфлота и кричит обратно:
- Ну, кричит, мамаша, радуйтесь. Еще, говорит, одна революция произошла.
- Это, говорю, хорошо. Это, говорю, отлично. Может, говорю, вода теперича будет. А то, говорю, неинтересно сухую синьку лопать...
Няня задумалась, покачала головой и стала собираться с новыми мыслями.
С мыслями не собралась, а глубоко вздохнула и закончила:
- А произошла это, детишки-ребятишки, еще одна революция. И устроили это в честь ее седьмую годовщину, на манер праздника. И я там была, мед-пиво пила, по усам текло, а в рот не попало.
© М. Зощенко, 1924 г.