Стакан
      Тут недавно маляр Иван Антонович Блохин скончался по болезни. А вдова его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой день небольшой пикничок устроила.
      И меня пригласила.
      - Приходите, - говорит, - помянуть дорогого покойника чем бог послал. Курей и жареных утей у нас, говорит, не будет, а паштетов тоже не предвидится. Но чаю хлебайте, сколько угодно, вволю и даже можете с собой домой брать.
      Я говорю:
      - В чае хотя интерес не большой, но прийти можно. Иван Антонович Блохин довольно, говорю, добродушно ко мне относился и даже бесплатно потолок побелил.
      - Ну, - говорит, - приходите тем более.
      В четверг я и пошел.
      А народу приперлось множество. Родственники всякие. Деверь тоже, Петр Антонович Блохнн. Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками. Против арбуза сел. И только у него, знаете, и делов, что арбуз отрезает перочинным ножом и кушает.
      А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не принимает. Да и вообще чаишко неважный, надо сказать, - шваброй малость отзывает. И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.
      Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахарницу я прибор и кокнул, об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и трещину дай.
      Я думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
      Вдова отвечает:
      - Никак, батюшка, стакан тюкнули?
      Я говорю:
      - Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
      А деверь нажрался арбуза и отвечает:
      - То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает, а они у вдовы предметы тюкают.
      А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
      - Это, - говорит, - чистое разорение в хозяйстве - стаканы бить. Это, говорит, один - стакан тюкнет, другой - крантик у самовара начисто оторвет, третий - салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?
      А деверь, паразит, отвечает:
      - Об чем, говорит, речь. Таким, говорит, гостям прямо морды надо арбузом разбивать.
      Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:
      - Мне, говорю, товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, говорю, товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, говорю, чай у вас шваброй пахнет. Тоже, говорю, приглашение. Вам, говорю, чертям, три стакана и одну кружку разбить - и то мало.
      Тут шум, конечно, поднялся, грохот.
      Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.
      И вдова тоже трясется мелко от ярости.
      - У меня, - говорит, - привычки такой нету - швабры в чай дожить. Может, это вы дома лежите, а после на людей тень наводите. Маляр, говорит, Иван Антонович в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов... Я, говорит, щучий сын, не оставлю вас так после этого.
      Ничего я на это не ответил, только говорю:
      - Тьфу на всех, и на деверя, говорю, тьфу.
      И поскорее вышел.
      Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.
      Являюсь и удивляюсь.
      Нарсудья дело рассматривает и говорит:
      - Нынче, говорит, все суды такими делами закрючены, а тут еще, не угодно ли. Платите, говорит, этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.
      Я говорю:
      - Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из принципа.
      Вдова говорит:
      - Подавись этим стаканом. Бери его.
      На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший.
      Ничего я на это не сказал, только говорю:
      - Передай, говорю, своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.
      Потому, действительно, когда характер мой задет, - я могу до трибунала дойти.

© М. Зощенко, 1923 г.