Аристократка
      Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:
      - Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
      А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
      А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
      - Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?
      - Я, - говорит, - из седьмого.
      - Пожалуйста, - говорю, - живите.
      И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
      - Да, - отвечает, - действует.
      И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
      Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать - не знаю, и перед народом совестно.
      Ну, а раз она мне и говорит:
      - Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
      - Можно, - говорю.
      И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
      На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке.
      Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
      - Здравствуйте, - говорю.
      - Здравствуйте.
      Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
      - Не знаю, - говорит.
      И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
      А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
      - Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
      - Мерси, - говорит.
      И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
      А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
      Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
      Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
      Я говорю:
      - Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
      А она говорит:
      - Нет.
      И берет третье.
      Я говорю:
      - Натощак - не много ли? Может вытошнить.
      А она:
      - Нот, - говорит, - мы привыкшие.
      И берег четвертое.
      Тут ударила мне кровь в голову.
      - Ложи, - говорю, - взад!
      А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
      А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не гулять.
      - Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
      Положила она назад. А я говорю хозяину:
      - Сколько с нас за скушанные три пирожные?
      А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
      - С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
      - Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
      - Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
      - Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
      А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
      Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
      Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
      А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
      Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
      Заплатил. Обращаюсь к даме:
      - Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
      А дама не двигается. И конфузится докушивать.
      А тут какой-то дядя ввязался.
      - Давай, - говорит, - я докушаю.
      И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
      Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
      А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
      - Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
      А я говорю.
      - Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
      Так мы с ней и разошлись.
      Не нравятся мне аристократки. einer5.1 .html" .html"

© М. Зощенко, 1923 г.